“Мертвые не болтают!” — наставительно повторял де Сото.

Не болтают, это так! Зато иногда оставляют после себя опасную писанину. Дневники и письма, например.

А де Сото (на свою беду!) любил побаловать себя чтением — гак, между делом, в свободное от работы время. Читательский вкус его был прихотлив. Всем книгам па свете он почему-то предпочитал дневники и письма своих жертв. Один из таких дневников даже захватил с собой, когда в сильнейший шторм “Черная шутка” разбилась на скалах у Кадикса и команде пришлось высадиться на берег.

Дневник принадлежал капитану торгового судна, незадолго перед тем потопленного пиратами. Содержались ли в клеенчатой тетради ценные наблюдения над морскими течениями и ветрами, слог ли покойника был так хорош, но де Сото не расстался с дневником и после того, как пираты, по его приказанию, разошлись в разные стороны. Условлено было сойтись всем через несколько недель в Гибралтаре для захвата какого-нибудь судна.

Де Сото прибыл в Гибралтар первым и поселился в гостинице. Все принимали его за богатого туриста. А между тем, прогуливаясь в порту, он присматривался к стоявшим там кораблям, придирчиво оценивая их мореходные качества. Новая “Черная шутка” ни в чем не должна была уступать старой.

Однажды, в отсутствие постояльца, пришли убирать его номер. Из-за подушки вывалилась клеенчатая тетрадь. Постоялец, по обыкновению, читал перед сном. А что он читал?

Горничная была не только любопытна, но и грамотна. С первых строк ей стало ясно, что записи в тетради вел известный капитан такой-то, недавнее исчезновение которого вызвало много толков. Предполагали, что судно его потоплено неуловимым и безжалостным де Сото.

Любитель дневников был тотчас же схвачен.

Вскоре он уже “сушился на рее”, как говорят пираты, — был вздернут на виселицу на глазах у всего Гибралтара!

— После казни только и разговору было, что об этом дневнике, — сказал Олафсон. — Говорили, что де Сото носил свою смерть всегда при себе, а на ночь вдобавок еще и прятал ее под подушку. Нет, друзья, доводись вам хранить тайну, так сберегайте ее только в памяти, да и то затолкайте в самый какой ни на есть дальний и темный закоулок!..

Была ли у Олафсона такая тайна?..

Чем дальше, тем больше Нэйл убеждался и том, что была!

Но что это за тайна?

Неужели она совпадает с той тайной, которую вот ужо два года хранит сам Нэйл?

Похоже на то!

Еще ни разу, даже вскользь, не упомянул Олафсон Летучего Голландца в своих рассказах. Почему?

Старый лоцман обходил эту легенду, как обходят опасную мель или оголяющиеся подводные камин.

Нэйл расспросил старожилов барака, давних слушателей Олафсона. Да, тот охотно рассказывал им о чайных клиперах, морских змеях, пиратах. Но о Летучем Голландце он не рассказывал никогда.

Не странно ли? Ведь это одна из наиболее распространенных морских истории!

Нэйл принялся “описывать циркуляции” вокруг Олафсона. Он задавал вопросы о легендарном Летучем Голландце, выбирая время, когда поблизости никого не было.

Олафсон хмурился.

— А! Летучий Голландец! — небрежно бросал он. — Как же! Есть и такая история. Когда-то я знавал ее. Теперь забыл.

И, деланно зевнув, отворачивался. Однажды он добавил:

— Есть, видишь ли, истории, которые лучше бы забыть. Полезнее для здоровья!..

Метнув острый взгляд из-под клокастых бровей, он отошел от Нэйла.

Хитрит? Не доверяет? Но тогда надо идти “на таран”!

Как-то вечером Нэйл и Олафсон раньше остальных вернулись в барак.

Нэйл улегся на своей койке. Олафсон принялся, кряхтя, снимать башмаки.

Самое время для откровенного разговора!

— Думаешь ли ты, — медленно спросил Нэйл, — что в мире призраков блуждают также и подводные лодки?

Длинная пауза. Олафсон по-прежнему сидит вполоборота к Нэйлу, держа башмак на весу.

— Мне рассказали об этом в Бразилии, — продолжал Нэйл. — Тот человек божился, что видел призрачную лодку на расстоянии полукабельтова. Она выходила из прибрежных зарослей. Но вот что странно: на ней говорили по-немецки!

Тяжелый башмак со стуком упал на пол…

Но почти сразу же захлопали двери, зашаркали подошвы, в барак ввалились товарищи Нэйла и Олафсона.

Однако Нэйл любой ценой решил продолжить разговор.

Как только барак угомонился, Нэйл окликнул своего соседа:

— А теперь историю, Оле! Самую лучшую из твоих морских истории! Сегодня заказываем легенду о Летучем Голландце! Идет?

Нэйла поддержали.

Долгое молчание. Потом с койки Олафсона донесся вздох.

— Не люблю, ребята, рассказывать эту историю. Ну, да ладно уж, слушайте! Кое-что я, впрочем, забыл, буду привирать. Если собьюсь, мне поможет наш англичанин. Он ведь тоже моряк.

Но Олафсону не пришлось помогать.

Вначале он рассказывал вяло, часто запинался, подыскивал слова, по мало-помалу увлекся. Он заново жил в каждом своем морском рассказе…

— На море, кроме штормов и мелей, надо опасаться еще Летучего Голландца, — так начал бывший коронный лоцман. — Историю эту, очень старую, некоторые считают враньем. Другие готовы прозакладывать месячное жалованье и душу в придачу, что в ром не подмешано и капли воды.

Итак, рассказывают, что однажды некий голландский капитан захотел обогнуть мыс Горн. Дело было поздней осенью, а всякий знает, что там в ту пору дуют непреоборимые злые ветры.

Голландец зарифливал паруса, менял галсы, но ветер, дувший в лоб, неизменно отбрасывал его назад.

Он был лихой и опытный моряк, однако великий грешник, ко всему еще упрямый, как морской черт.

По этим приметам некоторые признают в нем Ван Страатена из Дельфта. Иные, впрочем, стоят за его земляка Ван-дер-Декена.

Оба они жили лет триста назад, любили заглянуть на дно бутылки, а уж кощунствовали, говорят, так, что, услышав их, киты переворачивались кверху брюхом.

Вот, стало быть, этот голландский капитан совсем взбесился, когда встречный ветер в пятый или шестой раз преградил ему путь. Он весь затрясся от злости, поднял кулаки над головой и прокричал навстречу буре такую чудовищную божбу, что тучи в ответ сплюнули дождем.

Мокрый от макушки до пят, потеряв треугольную шляпу, голландец, однако, не унялся. Костями своей матери он поклялся хоть до страшного суда огибать мыс Горн, пока наперекор буре не обогнет его!

И что же? Был тут же пойман на слове! Бог осудил его до скончания веков скитаться по морям и океанам, никогда не приставая к берегу!

— А если все-таки попытается пристать? — спросил кто-то. — Захочет войти в гавань?

— О! Сразу же что-то вытолкнет его оттуда, как плохо пригнанный клин из пробоины! Ведь господь бог наш, между нами будь сказано, тоже из упрямцев! Когда втемяшится ему что-нибудь в голову, то и дюжиной буксиров не вытащить это!

Вот, стало быть, так оно и идет с тех пор.

Четвертое столетие носится Летучий Голландец взад и вперед по морям. Ночью огни святого Эльма дрожат на топах его мачт, днем лучи солнца просвечивают между ребрами шпангоутов. Корабль совсем дырявый от старости, давно бы затонул, но волшебная сила удерживает его на поверхности. И паруса всегда полны ветром, даже если на море штиль и другие корабли лежат в дрейфе.

Встреча с Летучим Голландцем неизменно предвещает кораблекрушение!

Пусть под килем у вас хоть тысяча футов и ни одной банки на сотни миль вокруг, — камушки у Летучего всегда найдутся! Еще бы! Нрав-то ведь не улучшился у него за последние три с половиной столетия. Да и с чего бы ему улучшиться?..

— Но, после того как господь бог наш придержал Голландца за полы кафтана у мыса Горн, старик уже не отваживается дерзить небесам. Теперь срывает зло на своем же брате, на моряке.

Хотите знать, как я понимаю это?

Мертвый завидует нам, живым! Да, именно так! Летучий Голландец попросту завидует честным морякам!..