— Чудовищная глупость, ребята! Чистый идиотизм! Рисковать жизнью из-за бессмысленной чепухи…

Но, когда друзья ушли, он, оставшись один (надо было собрать шампуры, на которых жарился шашлык), тоже попробовал подпрыгнуть и сорвать листок. Прыгал он хорошо, и все-таки ничего у него не получилось — не хватило роста.

Сейчас, закончив работу и сложив в ящик краски и карандаши, он опять попытался схватить и пригнуть ветку. Теперь уж он не уйдет, пока не добьется своего. Камень раскачивался, хрусткий песок сыпался из-под башмаков. И каждый раз, взлетая кверху, он видел под собой бездну и клокочущую далеко внизу речку и ощущал секунду щемящего веселого ужаса и счастье, когда ноги, пружиня, снова опускались на твердую землю. “Для чего ты это делаешь, идиот? — спросил он себя. — Брось сейчас же, пока не сломал шею!” И в эту секунду пальцы его ухватили листок, и он, тяжело дыша, присел на камень.

Насмешливый женский голос прозвучал где-то совсем близко:

— Безумству храбрых поем мы песню…

В кустах стояла девушка, прижав к груди книгу.

Грант торопливо скомкал листок и попытался незаметно положить его позади себя на камень, как будто все дело было только в том, чтобы избавиться от этой улики.

— Зачем же выбрасывать то, что досталось вам с таким трудом?

Если бы она не показалась ему такой хорошенькой, Грант быстро нашел бы ответ. Но она была очень уж хороша. И он смотрел на нее, тщетно стараясь, чтоб его лицо не выражало восхищения. Какое удивительное сочетание черного и белого! Черные, черные волосы — таких он еще ни у кого не видел. Черные в синь. И еще — черные большие ласковые глаза. И белое, необычно белое лицо. И белые нежные руки. Как же это их не обожгло свирепое августовское солнце!

Пересиливая себя, он сурово сказал:

— А лучше бы вам, знаете, не подсматривать…

Девушка засмеялась:

— Человек идет к своему собственному камню, чтобы в уединении почитать книжку, а его упрекают будто он подсматривает!

— Почему это ваш камень?

Он был рад, что она не заговаривает больше о его нелепых прыжках и об этом дурацком листочке, который валялся теперь на земле.

— Почему? А вот смотрите, — носком узкой красной туфельки она постучала по камню, — я здесь даже расписалась в прошлое воскресенье.

Грант наклонился и прочитал: “Этот камень отныне принадлежит Эмме Григорян, и больше никому”.

— Это вы, что ли, Эмма Григорян?

— Поздравляю, — серьезно сказала девушка. — Вы чрезвычайно сообразительны.

— Я здесь, конечно, нигде не расписывался, но у меня на эту глыбу права более давние, чем у вас.

Строго, как будто речь и вправду шла об утверждении его в правах собственности, она спросила:

— И можете доказать?

Грант раскрыл свой альбом, где на каждом листе был изображен падающий камень и стояла дата. Девушка прищурилась, рассматривая рисунки. Он медленно перелистывал одну страницу за другой. Ну, что она скажет? Ее оценка для него, пожалуй, еще важнее, чем похвала старого живописца…

— Значит, вы художник?

Сейчас он тоже мог бы сказать: “Поздравляю вас, вы так догадливы!” Сама того не понимая, она подбросила ему для ответного удара мяч прямо на ногу. Теперь он вполне мог бы с нею расквитаться. Но неожиданно для себя он вдруг почувствовал, что не смеет с ней шутить. И о чем бы она его ни спросила, он будет говорить ей только правду.

— Да нет, что вы, я занимаюсь этим просто так! — Он быстро захлопнул альбом.

— Но прыжками в высоту вы занимаетесь как профессионал, верно? Вот за листочком, например?

Ну что ж, пусть она подшучивает над ним. Он стерпит. Надо было бы, конечно, ответить ей веселой шуткой, легко отбить удар — и наступать. Грант обычно умел делать это. С другими девушками он был бойкий. Но сейчас он только неуклюже повторил:

— Нет, что вы… Какой профессионал…

— Ну хорошо, я разрешаю вам пользоваться моим камнем, когда он будет свободен. Но сейчас место занято — я пришла сюда читать. А вы, по-моему, уже закрыли тетрадь и уже попрыгали сколько хотелось, и теперь вам пора уходить. Верно?

— Вообще-то верно, — согласился Грант.

— Счастливого пути!

Она села на камень, вытянула ноги в красных туфельках и положила на колени книгу.

Она читала. А он все стоял возле камня, и вид у него, вероятно, был самый глупый.

— В чем дело? — спросила она протяжно и недовольно, не поднимая глаз от книги.

— Мне не хочется уходить.

Он принялся раскладывать на земле краски и карандаши, потом па чистой странице надписал: “Портрет Эммы Григорян, читающей книгу на моем падающем камне”.

— Что вы там затеваете?

Грант молча показал ей надпись. Девушка пожала плечами и снова уткнулась в книгу. Все было понятно: не хочет позировать и не хочет разговаривать. И, наверно, сейчас поднимется и уйдет.

Ну и пусть.

Упрямо сжав губы, он переносил на бумагу не то, что видел (она отвернулась), а то, что ему особенно запомнилось: большие ласковые черные глаза…

Спустя полчаса она небрежно сказала:

— Ну, что у вас там получается… Покажите!

Глава III

Серая “Волга” с белыми шашечками на борту прижималась к тротуару. Шофер спросил:

— Теперь куда?

— Направо.

Полчаса назад такси на стоянке взял маленький ростом, тщедушный молодой человек в темных защитных очках-светофильтрах и в разрисованной желто-красной рубашке навыпуск с короткими рукавами. Шоферу он не понравился. Но шофер такси, как известно, не выбирает пассажиров по своему вкусу.

Клиент сел не рядом с водителем, а сзади и принялся командовать:

— Направо… Налево… Еще раз налево… Теперь в переулок…

Время было раннее — шесть часов утра. В такой час люди, если уж берут такси, то спешат к вполне определенной цели — на аэродром или, скажем, на базар. Этот щенок раскатывал по городу без всякого смысла. На счетчике было уже около полутора рублей, когда он приказал остановиться возле нового жилого дома из розового туфа. И сразу же из подъезда выскочил другой молодой человек, с усиками, тоже небольшой ростом, но тучный, видно отъевшийся раньше времени. Он тоже был в пестрой рубахе навыпуск. Молча сел в машину. И опять началось:

— Направо… Налево…

Подъехали к двухэтажному старому домику в узеньком переулке. Остановились у каменного забора высотой в половину человеческого роста.

Тут же к машине вышел огромный парень и сером легком пиджаке внакидку. По виду можно было предположить, что он спортсмен — боксер или борец. На заднем сиденье подвинулись и дали ему место.

Водителя такси насторожило, что они даже не поговорили, не поздоровались друг с другом. Было в их нерадостной, молчаливой встрече и еще что-то подозрительное — люди определенно заранее о чем-то договорились и сейчас приводили в исполнение свой замысел. Если бы цифры на счетчике не показывали уже два рубля с копейками, шофер отказался бы везти их дальше и высадил у въезда из переулка на широкий людный проспект.

— Все же это не дело, — сказал водитель. — Когда пассажиры берут машину, то называют адрес. А так — “направо, налево” — можно гонять бесконечно.

Голос сзади невозмутимо приказал:

— Направо.

Машина выехала на окраину города. Через сотню метров кончались последние дома. Тянулось асфальтированное загородное шоссе, еще пустынное в этот час.

— Дальше, друзья, я вас не повезу.

— Почему?

— Давайте рассчитываться.

Они сидели в машине и вовсе не собирались выходить. Не протестовали, а только молчали.

— Ну как? — неуверенно спросил шофер. — Будете платить?

— Между прочим, расчет за такси производится, когда пассажиров доставляют к месту назначения.

— Куда еще вас доставлять? Которое ваше место? Город кончился, а если вам в дальнюю езду, надо предупреждать. Для загородных рейсов у нас специальные такси есть.

Пассажиры молчали.

“Вот попался!” — думал шофер. Он был уже немолод. Опыт подсказывал ему, что надо быть осторожным. Он привык верить своему чутью. Странные какие-то люди. Он их боялся. Все же было жалко терять деньги.